Площадь Ma длены...Мы извиваемся между автомобилями, как танцующие пары на балу...ЖУЛЬЕ(Письмо из Парижа)Ы УПРЕКАЕТЕ меня за то, что я опоздал, прозевал встречу с Л., расстроил дело, что пора было бы оставить, наконец, российские повадки вечно опоздывать и так далее. Разрешите оправдаться. Может быть, мои доводы покажутся Вам, убедительными, Я должен был встретиться с Л. на площади Республики в4 часа дня. Я вышел из дому в три с половиной. Как будто можно было не опоздать, не так ли? Езды до площади Республики 10 минут, максимум —12. Я думал о том, что придется томиться в ожидании около получаса. X Такси я нашел тотчас же. Мягко скользнув по чудесной мостовой, машина остановилась около меня. Шофер повернул в мою сторону лицо. Я сказал: — Плясе Републи,— и вошел в кабинку (была осень и верх был поднят). Машина рванулась с места. Мне даже показалось, что она подскочила и, как птичка, полетала по полированной мостовой. Через несколько секунд мы были на Гранд бульваре. Впереди, позади ис боков мчались, обгоняя друг друга, автомобили. Быстрота автомобильного движения в Париже поражает: как они только не налетают друг на друга! Непостижимо! Вот один почти налетел на нас. Вот-вот еще секунда, и будет дикое столкновение. Но нет! Дьявольская ловкость. Еле заметный поворот переднего колеса, и онВмягко мчится рядом с нами на расстоянии нескольких сантиметров. Как они быстры, ловки! Хорошо! Блестящая прорезиненная мостовая бежит под нами (я смотрю в окно), как вода. Да, как вода! Как они умеют внезапно останавливать, как они поворачивают машину, как они владеют скоростями! Маленькое отступление. В Берлине я искал на автомобиле адрес знакомого. Разумеется, проехали нужный дом, нужно было поворачивать, и немецкий шофер стал пятиться, дымить, тормозить, мучиться, и так как машина была открытая, то он еще нашел возможным повернуться и сказать: — Вы не должны были заставлять меня поворачиваться. Меня возмутила наивная наглость, и я зло сказал, что жалею о том, что у него незначительная практика в езде. Страшные белки повернулись на меня опять, и он чуть не налетел на трамвайный столб. Это редкий случай в Германии, очень редкий, — подчеркиваю это, — немцы прекрасные шоферы, но это все же было. Мое расставание с ним прошло холодно. В Париже, мне кажется, не могло быть даже единичного такого случая. Парижские автомобили мчатся, повторяю, как птицы. Они поворачиваются, скользят, несутся, почти танцуют. В часы усиленного движения, когда не только главные улицы, но многие из20 ^тшялт^щ*:...Быстрота автомобильного движения в Париже поражает... боковых заняты сплошной массой автомобилейничего не поделаешь,— они стоят по шесть, по восемь в ряд, они терпеливо ждут продвижения передних для того, чтобы самим продвинуться на несколько метров. Тут, повторяю, ничего не поделаешь. Это—тупик. Это — катастрофа. Это то, что делает развитие автомобилизма в европейских городах обреченным. Но надо видеть, как они мчатся в Париже в часы, особенно заполненные движением. Поэма, сказка! Гудки и резиновый хруст заполняют улицу. В этом есть своя музыка. Это прекрасно. И как раз в такие часы мчался на свидание я. Никакая сила не могла меня задержать. Я посмотрел на часы: без четверти четыре. Мог ли я опоздать? Минут через пять будем на площади Республики. Пять минут при такой езде на таких мостовых — куда угодно можно примчаться. Вот мы выскочили (буквально, выскочили) на новую улицу — длинную, очень длинную, разгороженную на две половины узеньким сквером. Окно открыто. Я слышу ровный шип колес. Асфальтовая мостовая чуть-чуть влажна. Нет пыли. Я с трудом разглядываю дома, так быстро мы мчимся. Препятствий нет. И действительно, мы одолели эту длинную улицу в несколько минут. На новую завернули, что называется, с размаха. Задние колеса даже скользнули в бок, как наши сани на раскатном повороте. Вот площадь. Веророятно, это и есть площадь Республики. О, тут уже не так, как на той длинной улице: по всем направлениям мчатся автомобили. Но нас это не задерживает. Мы извиваемся между ними, буквально, как танцующие пары на балу. Мчимся наперерез, и вкось, и вкривь, и рядом, и вылеУлица Обератаем в кривенький переулок. Значит, эта площадь еще не площадь Республики. В переулке тесновато, но мы вылетаем опять на длинный проспект и—какая удача!— опять никаких препятствий, и шофер развивает предельную скорость. Однако уже без пяти минут четыре. Я начинаю беспокоиться. Что-то непонятное. Мы мчимся уже давно. Я говорю шоферу в круглую дырку в стекле, чтобы он поторопился. Говорю, и сам чувствую, что это бессмысленно: скорей ехать, чем мы едем, по-моему, нельзя. Он и относится соответственно к моим словам. Он смотрит на меня, как взрослый на ребенка. Новее же — какая деликатность! — он заметно ускоряет ход. Длинный проспект кончен. Мы на Набережной. Какой вид! Какой вид! Вот они, эти знаменитые букинисты, которые выглядят так заманчиво на страницах книг Анатоля Франса. Вот Нотр-Дам со своими химерами. Желтые воды Сены прекрасны. Чахлые деревца имеют сами по себе вид левой живописи, даже если их изображать реалистически. Все это хорошо, однако площади Республики еще нет. Когда же мы попадем на нее, наконец? Проходит еще несколько минут. Мы в Латинском квартале. Читаю дощечку: „Рю Бонапарт". Узенькая уличка с множеством католических магазинов. Пожелтевшие костяные Иисусы в окнах, молитвенники, божественные картинки. Да, но все это не площадь Республики. Я опять сказал щоферу, чтобы он поторопился. Он качнул головой и кинулся с „рю Бонапарт" на площадь Сан Сульпис, а из нее на узенькую уличку. Там поперек стоял газетный грузовик.21